Среди популярных сюжетов, связанных с участием коллектива Казанского химико-технологического института в достижении победы над объединенной под властью Третьего Рейха Европой, важное место занимает история, связанная с осуществленным в стенах института ресинтезированием опаснейшего боевого отравляющего вещества фосфорорганической природы — зарина. Автор этих строк не раз обсуждал тему ресинтеза зарина с патриархом кафедры органической химии КНИТУ-КХТИ профессором Петром Гуревичем, который долгие годы общался с участниками тех далеких событий — академиком Александром Арбузовым, профессорами Гильмом Камаем, Александром Разумовым и их сотрудниками), с коллегами, сотрудникам Института элементоорганических соединений им. А. Н. Несмеянова АН СССР, приезжавших в Казань. И вот что удалось узнать...

На получивший свое название по именам открывших его в 1938 году немецких химиков зарин (Schrader, Ambros, Ritter, von der Linde) власти Рейха возлагали большие надежды. Общее количество зарина, которым располагала немецкая армия, составляло, по разным оценкам, 1200—2000 т. То, что вся эта масса удушающего смертоносного агента может быть применена вопреки всем соображения гуманности и представлениям о правилах ведения войны, было несомненно. В годы Первой Мировой именно немцы были инициаторами применения опасных химических веществ в качестве тактического оружия массового поражения. Были применены хлор, иприт, фосген (кстати, одно из отечественных производств фосгена находилось в Казани на территории казенного порохового завода), хлорпикрин и другие отравляющие вещества. Их применение привело к значительным потерям среди личного состава и имело огромный психологический эффект.

Готовилась к химической войне и гитлеровская Германия, только теперь она уже располагала таким количеством настолько опасных боевых отравляющих веществ, что их можно было рассматривать в качестве стратегического оружия.

В СССР опасность отлично видели еще до войны. Кого из нас не смешило известное место из «Золотого теленка», где подпольного миллионера Корейко спасают от преследований Остапа Бендера городские учения по реагированию на применение химического оружия? Но смешного ничего не было: работа по созданию противохимических войск, по массовой подготовке населения и оснащению армии средствами химической защиты была крайне предусмотрительной мерой.

Началась Великая Отечественная, и уже в октябре 1941 года советское командование получило разведданные о том, что немецкая боевая авиация готовится к применению химического оружия против советских войск, оборонявших Москву. Это отчаянное намерение очевидно было связано с неудачей операции под захвату советской столицы. Были и другие признаки готовящейся химической атаки. Как противостоять ей? Наиболее благоприятным вариантом, учитывая неизбежную страшную цену даже неполномасштбного применения боевой фосфорорганики для армий, населения и вообще всего живого, был бы срыв атаки, ее принципиальное недопущение. Эта задача становилась тем более актуальной, чем более Гитлер и его союзники увязали в войне на Востоке.

Среди советских химиков существовала легенда о том, как советское командование узнало не только о планах по интенсифицированному выпуску зарина гитлеровской стороной, но и саму его формулу. Поняв, что блицкриг провалился, Гитлер приказал наращивать выпуск нового боевого отравляющего вещества, надеясь в итоге переломить ситуацию на особо значимых участках фронта в свою пользу. При заводах, где выпускалась химическая продукция, в том числе и боевая химия, нацисты построили концлагеря и использовали труд заключенных, в том числе и военнопленных. Среди пленных красноармейцев, которых нацисты заставляли работать на химических производствах, были и профессиональные химики. Они быстро поняли, что нацисты нарабатывают новое сверхтоксичное боевое отравляющее вещество для развязывания массированной химической войны. Исходя из состава используемого сырья, они вычислили химическую формулу нового вещества.

Как передать ее на Родину? Было решено подготовить к побегу наиболее крепкого парня из числа простых солдат. Подготовили еду, одежду, пути побега из концлагеря. Остроумно решили вопрос с носителем информации — татуировку структурной формулы зарина нанесли на теле беглеца в незаметном месте (сам беглец, разумеется, запомнить ее и ничего не перепутать не смог бы). По одной версий, ее набили между пальцами ног, по другой — на подошве.

И случилось настоящее чудо! Заключенному удалось бежать из лагеря, дойти до линии фронта, перейти ее и передать информацию. Она быстро дошла до Верховного Главнокомандующего. Сталин поинтересовался, что такое зарин. Ему ответили, что это фосфорорганическое соединение. Тогда он спросил, кто в СССР занимается фосфорорганическими соединениями. Ему ответили, что профессора Арбузовы и их ученики в Казани. Верховный Главнокомандующий приказал ознакомить химиков с формулой зарина, провести его ресинтез и разработать технологию его производства.

Казань в 1942 году была не просто крупным промышленным и научным центром. Сюда эвакуировали большое количество заводов из западных регионов страны. Население города увеличилось в два раза. В Казань также было эвакуировано 33 института АН СССР, 93 академика и члена-корреспондента, в том числе Институт органической химии под руководством академика Александра Несмеянова. Ресинтез зарина был поручен двум группам ученых — одна состояла из ученых КХТИ им. С. М.Кирова (член-корреспондент, профессор А. Е .Арбузов, профессор Г. Х. Камай, доцент А. И. Разумов и др.), другая включала сотрудников Института органической химии АН СССР (академик Несмеянов, его сотрудник канд. хим. наук Мартин Кабачник и др.).

Обе группы химиков-синтетиков не просто знали о существовании друг друга — они согласовали планы и даже работали в одном месте — в КХТИ им. С. М. Кирова. М. И. Кабачник работал на 2-м этаже главного корпуса (ныне — корпуса А) в лаборатории кафедры органической химии, которой руководил А. Е. Арбузов (ныне это аудитории А-229 и А-230). Александр Ерминингельдович каждый день бывал в своем кабинете и по пути всегда беседовал с Кабачником.

Между группами сразу началось негласное соревнование за скорейшее выполнение задания Верховного Главнокомандующего. В литературе этот процесс порой драматизируют, тем более что во взаимоотношениях этих групп действительно далеко не все сложилось гладко. Тем не менее всемирно известный химик А. Е. Арбузов (в 1942 году ставший академиком АН СССР), оказывал молодому коллеге Кабачнику всяческую помощь реактивами, химической посудой и приборами. Шла война и всего катастрофически не хватало, а в КХТИ благодаря предвоенным усилиям А. Е. Арбузова на складах были сделаны огромные запасы реактивов и лабораторного «стекла».

Более того, Арбузов защищал молодого коллегу, когда тот, нарушая технику безопасности, «загазовывал» весь корпус дурно пахнущими и токсичными фосфорорганическими веществами, от грозного директора КХТИ Андрея Переверзева (который был сам профессиональным химиком, сотрудником эвакуированного в Казань и Ленинградского технологического института им. Ленсовета).

Однажды М.И.Кабачник синтезировал триметилфосфит — прекурсор для получения самых разнообразных фосфорорганических соединений, в том числе и зарина. И вдруг сломалась вытяжка лабораторного шкафа. Синтез остановить было нельзя, на его подготовку было затрачено большое количество дефицитных реагентов и времени, так что химик, открыв окна и закрыв двери, решил продолжать синтез. Через некоторое время весь главный корпус КХТИ был заполнен тошнотворным запахом триметилфосфита, напоминающих запах тухлой рыбы, который дошел и до кабинета директора.

Началась стремительная проверка всех этажей и комнат. Переверзев подключил к обходу и главного химика КХТИ и Казани — Арбузова. Проходя мимо лаборатории органической химии, директор остановился, стал дергать за ручку двери и сказал, что запах здесь самый сильный и надо ломать дверь. Арбузов, который хорошо был знаком с неприятным запахом триметилфосфита (он первый в мире его синтезировал), сразу понял, что М. И. Кабачник синтезирует его за запертыми дверьми и, прикрывая московского коллегу, сказал разъяренному директору, что в этих лабораториях такого дурнопахнущего вещества не делают и надо искать причину запаха в другом месте. Диалог директора и академика за закрытыми дверями с замиранием сердца слушал М. И. Кабачник, понимая, что если его директор «застукает на месте преступления», то он будет отстранен от работы. В итоге Переверзев и Арбузов обошли все огромное 4-этажное здание, но источник тошнотворного запаха, так и не нашли. Запах постепенно выветрился и инцидент был исчерпан. А на следующий день А. Е. Арбузов, повстречавшись на кафедре с М. И. Кабачником, спросил его, каков же был выход триметилфосфина. Кабачник сразу понял, что старший коллега спас его от разгневанного директора, по сути взяв на себя всю ответственность за ЧП. Впоследствии он красочно опишет этот эпизод в воспоминаниях об академике А. Е. Арбузове.

Когда М. И. Кабачник серьезно заболел (вероятно, отравился токсичными фосфорорганическими соединениями), Арбузов, используя свое служебное положение, добился выдачи ему путевки в санаторий АН СССР в село Шеланга на берегу Волги (Кабачник долго лежал, а потом мог ходить только с палочкой). Кстати говоря, химикам-синтетикам из-за соображения секретности о высочайшей токсичности синтезируемого ими вещества не сказали.

Обе группы, занимающиеся ресинтезом зарина — и казанская, и московская, — выполнили сложное, ответственное и прямо опасное для жизни задание Верховного Главнокомандующего. Но казанская команда химиков все-таки была первой и синтезированный зарин доставил в Москву в конце 1943 года ближайший ученик академика А. Е. Арбузова — профессор Камай. По одной из версий, для доставки опасного груза Камаю выделили пустой товарный вагон, где он один проделал путь до Москвы, разместив запаянную ампулу с полученным зарином в простом ведре, заполненном известью. По второй версии, он ехал с другими пассажирами, не привлекая внимания, перепоясавшись под одеждой большим пушистым полотенцем, в складках которого размещалась ампула.

Уже в апреле 1944 года арбузовский зарин прошел токсикологические испытания (зарин у Кабачника в то время еще даже не был готов, первая партия появится только в сентябре того же года, а официальный отчет вообще в декабре). До внедрения в промышленное производство страшного боевого яда в СССР было еще долго, но можно было дать понять Гитлеру, что этот момент уже не за горами, и тогда германское командование встанет перед тяжелым выбором. Да, если ему удастся массированно применить зарин и другие отравляющие агенты, то десятки миллионов советских людей погибнут в страшных мучениях. Но что будет, если Красная Армия массированно ответит?

В итоге, как известно, применить химическое оружие ни против советских войск, ни против союзников немцы так и не решились. И в этом — заслуга выдающихся химиков — академика Александра Арбузова и его сотрудников, которые работали здесь, в стенах КХТИ, и оказали огромное влияние на становление научных и педагогических школ не только в нашем вузе, но и в республике и в целом по стране.